《暴风雪》书评

Наталья Примочкина. Настало никогда. О Повести В. Сорокина «Метель»

上学期期末考试老师推荐的书评。写得挺倒位的，尤其重要的是讲了这一中篇与列夫·托尔斯泰一个中篇的传承关系。从图书馆用手机拍了下来，回来OCR了一下，不懂俄语又感兴趣的将就着用谷歌翻译成英语看吧。载Литературная учеба. Книга третья. май – июнь 2011. С. 103 – 111.Наталья Примочкина«Настало никогда»О ПОВЕСТИ В. СОРОКИНА «МЕТЕЛЬ»Трудно сказать, по случайному ли совпадению или по Божьему промыслу, но накануне 100-летия со дня смерти Льва Толстого два самых известных «культовых» писателя-постмодерниста – Виктор Пелевин и Владишр Сорокин – выступили в печати с новыми произведениями, густо замешанными на русской классике и особенно тесно связанными с творчеством именно этого великого писателя. Пелевин в фантастическом романе «Т» сделал Толстого отдалённым прототипом своего главного героя 1. Сорокин в повести «Метель» позаимствовал у Толстого сюжет, композицию и основные черты образа одного из главных персонажей.*** *** *** ***Если роман Пелевина жестко, хотя порой и прихотливо структурирован и четко завершен, то новая повесть Сорокина кажется никак структурно не оформленной. Сюжет её развивается вяло, монотонно, написана она легко, как будто без всяких усилий, и напоминает скорее сказочно-красивый, хотя порой и жутковатый акварельный набросок, чем многофигурную драматичную жанровую картину.Метель, сопровождающая всё повествование, – знаковый образ русской классики ХIХ-ХХ века, начиная от Пушкина и кончая Блоком и Пастернаком. Описание метели у Сорокина явно перекликается с её изображением в повестях «Капитанская дочка» и «Метель» Пушкина, в рассказах «Метель» и «Хозяин и работник» Л. Толстого. Начало повести, в котором доктор Платон Ильич Гарин гневно требует на почтовой станции лошадей, чтобы ехать в соседнее село Долгое прививать заболевших боливийской «чернухой» людей, вызывает в памяти аналогичные сцены в сочинениях авторов XIX века, прежде всего Чехова:– Да поймите же вы, мне надо непременно ехать! – в сердцах взмахнул руками Платон Ильич. – Меня ждут больные! Боль-ны-е! Эпидемия! Это вам о чём-то говорит?!Смотритель прижал кулаки к своей барсучьей душегрейке, наклоняясь вперед:– Да как же-с нам не понять-то? Как не понятые? А у меня лошадей нет и до завтра никак не будет!– Да как же у вас нет лошадей?! – со злобой в голосе воскликнул Платон Ильич. – На что же ваша станция?– А вот на то, что лошади все повышли, и нет ни одной, ни одной – громко затвердил смотритель, словно разговаривая с глухим. – Разве вечером чудом почтовые свалятся. Так кто ж знает – когда? (С. 5-6).Сам доктор в своём неизменном пенсне тоже поначалу весьма напоминает многочисленные образы самоотверженных уездных докторов Чехова. И фамилия у него «литературная», вызывающая ассоциации с писателем XIX века Гариным-Михайловским и главным героем романа А. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина».Повесть написана в излюбленном русской литературой жанре путешествия. Впрочем, поездку героев Сорокина по заснеженным полям и просёлкам можно рассматривать не только как развёрнутую метафору русской жизни, но и как блуждание автора по ландшафту своего сознательно-бессознательного, по своему душевному лабиринту, за каждым поворотом которого подстерегают непредсказуемые опасности, абсурдные события, страдания и смерть. И в образе метели, несмотря на его безусловную вторяность, нашла своё воплощение рефлексия Сорокина по постмодернистской концепции мира как хаоса, непреодолимый, не поддающейся рациональному смыслу стихийности человеческого бытия. Об особой значимости, символичности образа метели в своей новой повести Сорокин сам поведал в одном из интервью: «Это и субъект, и объект. И персонаж, и сцена. И герой, и декорация – задник, на фоне которого происходит действие. Это стихия, которая определяет жизнь людей, их судьбу. Мне в большей степени хотелось написать не про государственное устройство, а про стихию. От чего здесь люди зависели, прежнему зависят и будут зависеть – это размер России, размер этих полей, во многом безжизненных, это затерянность людей в этих пространствах. И главный персонаж, порождаемый этим пространством, – Метель» 2.Как и в романе Пелевина «Т», в повести «Метель», мастерски соединяются прошлое, настоящее и будущее России, хотя принцип этого соединения, даже слияния, совсем другой. Если героям Пелевина для того, чтобы попасть из одной временной реальности в другую, нужно прибегать к наркотическим таблеткам и магическим действиям, то в художественном мире Сорокина временные различия как бы микшируются, размываются, даже стираются.Сначала читатель воспринимает «Метель» как повествование о позапрошлом, XIX веке, где-то посередине натыкается на такие приметы нашей современности, как бензин 92-й марки, автомат Калашникова, пиво «Три богатыря» и т. п. Ближе к концу даётся более точная «подсказка»: прадедушка доктора Гарина жил в далёкие и суровые сталинские времена. Следовательно, автор показывает наше будущее. Эта догадка подкрепляется финальной сценой, в которой обмороженного доктора спасают от смерти и увозят с собой хозяйничающие на русских заснеженных просторах китайцы! (Выходит, не случайным было их появление в двух предыдущих произведениях Сорокина о России – «Дне опричника» и «Сахарном Кремле».) И в этом нашем будущем Русь останется, по мнению Сорокина, всё такой же: неустроенной, бедной, безлюдной, бездорожной, снежной и холодной. И править ею, как во все времена, некоему «Государю». А бензин будет так дорог, что люди для поездок и перевозки грузов начнут снова использовать лошадей, причем (вероятно, с помощью генной инженерии?) научатся выводить новые породы как совсем маленьких, размером с куропатку, так и огромных, с многоэтажный дом. Такими же разными по размеру в этой антиутопии Сорокина предстают и люди – от малютки-карлика мельника до перегородившего дорогу трупа замёрзшего шестимстрового великана. (Как туг заодно не вспомнить знаменитые «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта!)Тем самым Сорокин, видимо, хочет сказать нам: вся современная цивилизация России – это поверхностное, наносное, шелуха, которая может слететь с неё и исчезнуть в любую минуту. В сущности же в своей глубине Русь осталась такой же, какой была и триста, и сто лет назад, и такой же останется навсегда. Намернное подчеркивание вневременности, вечности изображенного в повести стихийного, «метельного» существования России и русских людей подкрепляется собственным признанием писателя вышеупомянутом интервью: «...это могло происходить и в XIX веке, и в XX, я описал XXI...»Сначала кажется, что новая повесть постмодерниста Сорокина написана в лучших традициях русской реалистической литературы, так мастерски она стилизована под XIX век. Но постепенно всё сильнее проникаешься чувством какой-то призрачности и вневременности веет в ней происходящего, начинаешь ощущать описываемую реальность как некое инобытие, в котором прошлое «просвечивает, сквозь настоящее и будущее. Время в этом художественном мире Сорокина как будто остановилось, времени больше нет. Это «потустороннее, настроение, спокойно-отстранённое и чуть ироничное звучание повести на самом деле задано уже эпиграфом, загадочный смысл которого расшифровывается только в общем контексте всего повествования:Покойник спать ложитсяНа белую постель.В окне легко кружитсяСпокойная метель.Эпиграф взят из стихотворения А. Блока, написанного от лица... «покойника», пребывающего в холодном и бесстрастном мире вечности, в мире, где уже «настало никогда» 3 (Курсив Блока. – Н. П.).Подобное отношение Сорокина ко времени – наиболее характерный не просто «приём» постмодернизма, но его философская, мировоззренческая основа. Ведь главным опознавательным знаком времени у постмодернистов является маркер «пост», означающий культурную ситуацию «после всего»: не только после модернизма, после современности, но и после истории, после Бога, даже после человека. (Ср., например, рабогу Ф. Фукуямы «Конец истории и последний человек».)Замахнувшись в своей новой вещи на художественное воплощение «метафизики русской жизни», Сорокин не мог пройти мимо кровно связанного с этой «метафизикой», острого, болезненного и до сих пор не решенного русским сознанием вопроса – вопроса об отношениях «простого» народа и интеллигенции.Знаменательно, что в раскрытии этой главной и, по-видимому, очень волнующей писателя темы он также идёт вслед за русской классикой, и прежде всего за Л. Толстым. Сорокин, по точному наблюдению критика П. Басинского, позаимствовал сюжет, композиционную расстановку главных героев и даже некоторые художественные и психологические детали рассказа Толстого «Хозяин и работник»4. Трудно, правда, согласиться с его обвинениями в литературном воровстве в адрес писателя. Ведь вся мировая литература живёт и развивается за счет взаимовлияний и заимствований. А уж о постмодернизме и говорить нечего: ироническое, игровое переосмысление и инттектуальная эстетическая переработка чужого культурного опыта – деконструкция – один из краеугольных принципов всей постмодернистской литературы, в том числе и Сорокина. Поэтому в данном случае важен художественный результат, а он налицо.Русская литература во главе с Л. Толстым «вывела» идеальный тип представителя «простого» народа – покорного судьбе, богобоязненного, тихого, работящего мужика. Таков работник Никита из вышеуказанного рассказа Толстого, таковы же его Платон Каратаев из «Войны и мира», Аким из пьесы «Власть тьмы», Алёша Горшок из одноимённого рассказа и др. Сорокин в изображении главного антипода доктора Гарина – возницы Козьмы по прозвищу Перхуша – явно следует этой толстовской традиции. Его Перхуша безгранично добр, неприхотлив и безответен, послушен чужой воле, хорошо знает своё дело и вообще мастер на все руки. Как и работник Никита – Толстого, Перхуша очень любит лошадей. Он трогательно заботится о них как о собственных детях, готов терпеть побои от рассерженного доктора, но ни в косм случае не даёт в обиду своих маленьких лошадок.В образе доктора Платона Ильича тоже дан достаточно распространённый в русской литературе XIX века тип просвещенного интеллигента, либерала, до поры до времени демократа (а по сути, барина), мечтающего служить во благо народа, исполнять свой долг перед ним. Если «простонародность» Псрхуши подчёркнута его речью, словечками «дохтур», «чаво», «ничаво», «щас», «подымимси», «погодь» и т. п., то европейская образованность доктора проявляется в том, что он порою сам с собой говорит по-немецки. Он активен, решителен и самоуверен. С Перхушей он сначала держится демократично и дружелюбно, даже ласково.Эволюция отношений доктора и нанятого им возницы прописана подробно и мастерски. Ведя повествование в спокойно-бесстрастной манере, Сорокин как бы исподволь показывает читателю, что никогда не унывающий Перхуша раз за разом находит выход из самых сложных дорожных ситуаций: чинит сломавшийся в дороге полоз саней, бережёт своих лошадок, разводит костер на снегу для замёрзшего доктора, всячески подбадривает и опекает его. Доктор же, напротив, становится всё более нетерпеливым, злым, он грубо бранится и бьёт кулаком по лицу своего возницу, обвиняя его каждый раз в поломках самоката и задержках в пути, хотя сам далеко не безгрешен и отчасти виноват в несчастьях этой бесконечной поездки.Первую ночь в пути доктор провёл в доме карлика-мельника с его пышнотелой женой, проспав ранний выезд в дорогу. Потом его на несколько часов задержала остановка у шатра неких казахов-витаминдеров, торгующих наркотиками. Доктор и тут не удержался и с вожделением испробовал сильнейший наркотик нового поколения, изготовленный в виде хрустальной пирамидки. Кстати, весьма символично, что в самом начале пути полоз самоката сломался, наехав на одну из таких пирамидок, потерянных на дороге витаминдерами. и эта поломка в конце концов привела путников к катастрофе. Когда на вторую ночь самокат окончательно застрял в ноздре огромного, замерзшего на дороге великана, доктор бросил Перхушу в поле среди метели, а сам попытался пешком добраться до жилья. Долго проплутав в поисках дороги и выбившись из сил, вернулся назад. Своим большим телом и неловкими движениями эгоистичный доктор разорвал фанерный короб самоката, в котором спрятался от непогоды возница со своими лошадками, и это погубило замёрзшего насмерть Перхушу.Подобное развитие сюжета довольно точно повторяет события рассказа Толстого «Хозяин и работник». Хозяин, купец Брехунов, тоже бросает работника Никиту умирать в поле, а сам пытается спастись, и также, не найдя дорога, возвращается назад. И в этот момент в нём происходит внутренний духовный переворот. Он прикрывает своим телом и спасает от смерти Никиту, а сам замерзает, но уходит из этой жизни умиротворённым и просветлённым.Современные писателю критики, например Н. К. Михайловский, писали, что новая вещь Толстого слишком назидательна, а конец её психологически слабо мотивирован 5. Сорокин, судя по всему, лишён той веры в Бога и в изначальное добро человеческой натуры, которая питала творческую мысль Толстого. Недаром Сорокина считают самым мизантропическим писателем современной России. Конец повести вышел у него, не смотря на взявшихся неизвестно откуда китайцев, более правдивым, чем у Толстого. Но и более мрачным и безысходным, лишённым того катарсиса, который даст нам финал «Хозяина и работника».На последних страницах «Метели» очнувшийся наутро доктор с ужасом начинает осознавать, какое незавидное будущее ждёт его без родного Перхуши с чужими прагматичными китайцами:– Сссе ни, сесс ни... – хрипел доктор, так ни разу и не пошевелив своими бесчувственными, как бы совсем чужими и ненужными ногами.И вдруг разрыдался, поняв, что Перхуша его окончательно и всегда бросил, что в Долгое он так и не попал, что вакцину-2 не вёз и что в его жизни, в жизни Платона Ильича Гарина, теперь, судя по всему, наступает нечто новое, нелёгкое, а вероятнее всего – очень тяжкое, суровое, о чём он раньше и помыслить не мог» (С. 301).С явным сочувствием и даже восхищением, хотя не без легкого юмора изображая самоотверженного Перхушу, автор «Метели» постоянно тонко иронизирует и насмехается над активным носатым доктором с его тайными страстишками и грешками, но «высокими» душевными порывами, питающими его эгоистическое чувство самоуважения. В подобной трактовке вечного конфликта между народом и интеллигенцией России Сорокин, при всей фантастичности его сочинения, при всех изысках и «вывертах» его прозы, явно следует гуманистической традиции русской литературы XIX века. Но не только. Вероятно, в этом проявилось то покаянное чувство вины перед несчастным русским народом, которое еще способны испытывать наиболее совестливые люди нынешнего поколения интеллигентов и интеллектуалов, к которым принадлежит и автор «Метели».Сорокин не изменил своему кредо постмодернистского писателя. Но все эстетические принципы и приёмы его фирменного стиля – цитатность, интертекстуальность, внедуховная, либидозная энергетика эротических сцен, натуралистическая жестокскть, наркосознание, комическое в его разных ипостасях, абсурд и деконструкция – применены в «Метели» весьма деликатно и ненавязчиво, без шокирующего эффекта. Умеренно используется в новом сочинении и русский мат. Он звучит в речах персонажей всего несколько раз, причём в достаточно невинной, почти литературной форме. Еще интереснее тот факт, что ругаются в повести только несимпатичные, отрицательные герои: злой карлик-мельник и доктор. В корявой, но ласковой речи Перхуши матерные слова вообще отсутствуют.В заключение ещё раз подчеркнём: как в случае с Пелевиным, которому могучее обаяние личности Льва Толстого помогло написать одно из наиболее удачных произведений – роман «Т», так и обращение Сорокина к классике, к творчеству великого старца позволило написать грустную, но душевную и трогательную повесть о русской жизни и русском человеке.*** *** *** ***1 См.: Прмиочнина Н. На фоне классики // Новое литературное обозрение. 2010. № 105. С. 299-305.2 http://www.peoples.ru/art/literature/prose/erotic/sorokin/interview9.html3 Блок А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3. М. 1971. С. 117.4 Басинский П. Отметелился // Российская газета. 2010. № 5156 (77). 13 апреля.5 Михайловский Н.К. Литература и жизнь // Русское богатство. 1895. № 3. С. 143.

拜占庭的黄昏

作者在用十九世纪的笔调描写第三罗马的未来拜占庭在拉丁帝国的尸体上复活 却无法逃脱覆灭的最终审判俄罗斯在苏联帝国的实体上重生 却难以避免走向灭种与衰亡作者笔下的未来罗刹 暴雪遮天蔽日 社会扭曲萧条物种在扭曲下变异 农夫阳物不举 磨坊主形同侏儒人口雪崩 农村崩溃 基因变异 流行病泛滥宗教占据了很浓重的比例 电台内播放着神甫的祝胜仪式 医生与车夫都是热爱正教会的信徒但虔诚并不能带来荣宠 末代的帝国的虔诚 正如15世纪君士坦丁人的起到生育无能的阴影贯穿始终 车夫阳痿丧失老婆 医生的妻子也因无法生育而离他而去村庄在崩溃 马车所到之处 满目只有瘟疫在繁衍和蔓延 帝国的末民活在过去之中 但过往太过飘渺 只有借助鸦片才能复原 小说中的“维他命”人 本质就是贩卖鸦片的毒贩 医生吸食新型毒品后 方能在布拉格聆听耶稣的教诲 为信仰做见证最终的审判来自东方 突厥人终结千君士坦丁 东亚人要终结圣彼得堡作者在文章末尾着重描绘的那群中国人透露出对必然命运的无名恐惧 内亚帝国的命运 暴风雪中走向终点